По крыше поезда, несущегося в дали степной,
Наш наркодилер мчится вскачь с мешком травы за спиной,
За ним — три сыщика, мелькая в паровозном дыму,
Бегут с отборной матерщиной и палят по нему,
Но он в отчаянном порыве добегает до хвоста
И с криком прыгает в пучину сквозь перила моста.
А мы в красавице Москве, но нам не мил весь белый свет,
Из стимуляторов остался только чешский абсент,
Никто уже не созидает и ничего не творит,
И даже секс в связи с абсентом синим пламенем горит.
И мы теперь предпочитаем без движения лежать,
Но каждый шорох у двери нас заставляет к ней бежать.
А в это время наркодилер, переплывший Оку,
Бежит со сломанной ногой вдоль по тракту на Москву
И чутким ухом напрягшись, он вдруг сворачивает в лес,
Введя тем самым в заблуждение казачий разъезд.
И вот уже он пробирается по чаще лесной,
Жуя огромный мухомор, с мешком травы за спиной.
Однажды утро нас порадует условным стуком в дверь,
А там стоит наш наркодилер, озираясь словно зверь;
Он рухнет прямо на пороге и забудется в бреду
С мешком травы за спиной и тремя пулями в заду.
Но, подлечившись как всегда, такой веселый и родной,
Он вскоре вновь покинет нас с пустым мешком за спиной.