У Ломбарда по утрам людно,
У прилавка толчея, давка.
Это те, кому совсем трудно,
На последний кон ставят ставки.
А я себе не вру — дохлый номер,
И надежды — чепуха, гнать их.
Я вчера, — еще б чуть-чуть, — помер,
Да похмелили кореша, мать их.
Ох, кривая ты моя тропка,
Я и Бога и себя трушу.
Я к окошечку встаю робко,
Я прошу принять в заклад душу.
Объявляют, слышу, мне цену,
И тишина такая, — мух слышно.
Я гляжу в квиток, словно в стену:
Что ж так дешево у вас вышло?
Что ль из бревен у нее нервы?
Иль глаза у ней свело с жиру?
Раз не может разглядеть стерва
Золотой моей души жилу.
Только слышу: «Гражданин — тише!
Так шумите, аж с лица спали,
Прейскурант теперь такой вышел,
Значит души дешеветь стали».
Я зажму в кулак пятак медный,
Выйду в мир, который мне тесен.
Я же вовсе не такой бедный,
Я ж бываю иногда весел.
И по ветру запущу ценник,
Не вернусь я за душой, бросьте!
Раз цена ей — пятачок денег,
Так нахрена ж она нужна вовсе?
И все путем. Вот только червь гложет, —
В душу плюнули, — нет сил драться…
А я же тоже человек, Боже,
Да за что ж они нас так, братцы…
(с) Андрей Макаревич